которое можно дать этому загадочному случаю, это желание адмирала прийти туда задолго до темноты, дабы успеть всей эскадре втянуться и стать на якорь засветло. Госпитальный «Орел» ушел позавчера в Сайгон. На борту «Орла» ушел Семенов[121], бывший старший офицер «Дианы». Поэтому поговаривают, что «Диана» соединится с нами, что-то трудно этому поверить.
7-го Апреля. Камран
С приходом сюда началась такая страда для нас – мичманов, что не было даже времени раскрыть дневник. Теперь жизнь начинает понемногу течь регулярно, как всегда на якоре, и есть более или менее определенные часы свободного времени, 31-го Марта, ранним утром подошли мы к самому входу в Камран и, выслав в бухту минные катера для исследования рейда и расстановки вех на местах стоянки судов, сами стали грузиться углем, чтобы не терять времени даром. Под вечер послали в бухту транспорты, а сами остались крейсировать у входа на ночь, ибо эскадра в этот день все равно не успела бы втянуться туда же и стать на якорь засветло.
Утром 1-го Апреля, после 29-ти суточного перехода стали на якорь. Бухта Камран очень удобна для стоянки не только всей нашей эскадры, но если бы эскадра была в 10 раз больше и то места хватило бы всем и еще осталось бы много. Она представляет из себя двойной громадный залив, окруженный со всех сторон довольно высокими горами, спускающимися прямо к воде, почему даже самым большим судам можно становиться очень близко от берега. В первую бухту, поменьше, с моря ведут два прохода – широкий и узкий, а из этой уже бухты, третий проход ведет в большую, совершенно уже защищенную от всяких ветров, зыби и тому подобной прелести. В эту большую вошли транспорты, а броненосцы и крейсера остались в маленькой, чтобы при первой надобности выйти быстро в море. Одним словом, лучшей стоянки нам и не придумать.
Придя сюда, мы сразу расположились и стали распоряжаться здесь, как у себя дома. Первым делом, маленький, опасный для нас проход загородили боном. Для этой цели прибуксировали туда все боты с добровольцев, расставили их в самом узком месте пролива через равные промежутки в ряд и, затем, протянули от одного бота до другого швартовные цепи, принайтовив их концы к скалам на берегу. После этого у самого пролива поставили «Жемчуга» и пролив сделался для нас безопасным. В большом проливе (нельзя же его запереть боном) организовали следующую дозорную службу: днем выходит в море крейсер и крейсирует у входа, заходя в соседние бухточки и осматривая их. По ночам же выходят миноносцы (по 4 в ночь), которые крейсируют уже у самого входа. Еще ближе, уже в самом проходе, стоят миноноски, в количестве половинного числа имеемых на эскадре минных катеров. В безлунную ночь будет высылаться другой крейсер, который с первым образовывает световую преграду. При такой организации дозорной службы внезапная, а следовательно и удачная атака японских миноносцев немыслима, и в этом отношении мы спокойны. Усиленная бдительность и готовность эскадры к отражению минной атаки, однако, не ослаблена.
На другой же день нашего прихода началась наша страда – погрузка угля. Принять должны 1900 тонн, т. е. столько, чтобы хватило до Владивостока, ибо больше остановки не предполагается, ввиду того, что батарею заваливать углем теперь нельзя, решено на общем совете засыпать кают-компанию. Мы же перебрались в адмиральское помещение. Ревизор отправился на берег. Здесь есть небольшой поселок, в котором живут два-три европейца и столько же, приблизительно, десятков аннамитов.
Аннамиты[122] – те же китайцы, как по типу, так и по костюму. Желтолицые, косоглазые, с косами, очень неудобные в житейском отношении тем, что нет возможности различить мужской пол от женского, не только по костюму, но даже и по формации тела. Женщины – такие же плоскогрудые и безбородые, как и мужчины. Тут есть даже почта и телеграф, расположенные верстах в 10 от поселка, через весь залив. Объясняется это тем, что главная мандаринская дорога (от Сайгона на Пекин, Нанкин и Кантон) не проходит через поселок, а почта и телеграф должны находиться при ней, почему, неизвестно. Почта идет в 8 дней раз, на Сайгон.
Природа жалкая: растительности почти никакой, кроме низкорослого кустарника, покрывающего в изобилии окружающие залив горы, в поселке, впрочем, встречаются банановые и кокосовые пальмы, насаженные руками европейцев. Эти европейцы рассказывали, что почти сейчас же [за] поселком начинается чудная охота, в окрестностях масса слонов, тигров и пантер. Объясняется такое изобилие зверей тем, что туземцы почитают их своей святыней и никогда на них не охотятся. Эти же европейцы говорят, что сами аннамиты нисколько не уступают в зверских наклонностях своих богов. Так, европейца, зашедшего далеко от поселка, ждет якобы неминуемая смерть от милых обитателей этой страны. Жарко колоссально.
На второй или на третий день нашего прихода пришел из Сайгона «Орел» и привез много новостей, между прочим, рассказывали о циркулировавших в Сайгоне слухах о громадном морском сражении между нашей и японской эскадрами у севера Борнео. Действительно, в привезенных «Орлом» же Сайгонских газетах, кроме агентской телеграммы (Гаваса[123]) о происшедшем бое, помещено даже чуть ли не подробное описание его. Так, например, «бой был такой жестокий, – пишет Сайгонская газета «…» (пропуск в машинописи. – К.Н.), – что на 16 (?) миль окружности тряслась земля». Результаты боя следующие: с нашей стороны потоплены – «Донской», «Аврора» и «Блестящий», с японской – 6 крейсеров потоплено и 4 тяжко повреждены. Очевидно, какой-нибудь биржевой шантаж.
На берегу в Камране узнали, что приблизительно за месяц до нашего прихода, заходили сюда 2 японских крейсера. Съехавшая на берег шлюпка осведомилась, нет ли здесь телеграфа. На это им ответили, что телеграфа здесь нет никакого, и попросили их поскорее отсюда убираться, что, конечно, они и сделали.
Приблизительно в одно время с белым «Орлом» пришел сюда французский крейсер II ранга [«Descartes»] под флагом Вице-Адмирала, командующего французской Тихоокеанской эскадрой[124]. В тот же день французский адмирал был у нашего с визитом. Должно быть, дал ему ценные сведения. Вчера, однако, с [ «Descartes»] приезжал на «Суворов» флаг-офицер, просит от имени его адмирала развести бон, загораживающей узкий пролив, ибо этот бон не дает рыбакам входить в бухту и заставляет их делать крюк, чтобы войти широким. Говорят, что на «Суворове» решили поступить с боном, как с петербургскими мостами, т. е. разводить его и снова наводить. Наводить решено его на ночь, днем же проход оставлять открытым. Не знаю, согласится ли только на это французский адмирал.
Вчера узнал, что Небогатов
